Слова без песен
* * *
В корзину черенки четверостиший
С рабочего стола смахнув со вздохом,
Смотрю, как дождь идёт по своду крыши
Соседней, нарядившись скоморохом.
Лоскутный балахон цветастых листьев
Усыпан колокольчиками капель,
Документальный свод от слов очистив,
Срывается на белоснежный кафель
Листов XL и, поскользнувшись, мчится
По столбикам нулей нагим глаголом
К ячейке, где их сумма заключится
Уже вне времени игры, победным голом.
* * *
Камин погас, и вечер задремал
Под шерстяною шалью полумрака.
Псалтирь притих и онемел кимвал,
Лишь лунный лик упрямо отнимал
У тьмы обложку века – «Тропик рака».
Огонь вздохнул и перестал листать
Вчерашней прессы чёрно-жёлтый комикс
О том как лиходей измучил тать,
А скоморох пошёл в острог, чтоб стать
На олимпийский пьедестал «придворный комик».
Слова бежали мимо, по делам,
Но заглянули в стих и в нём случайно
Остались. Сумрак треснул пополам,
На пепел дня плеснул заварки чайной
Грядущей ночи и совсем нечаянно
Прислушался к ослице Валаам.
* * *
На чистом листе океана, не чающем рифмы,
На свитке небесном, не чтущем ни ритма, ни метра,
Встречаем под парусом слова неведомый риф мы,
И мыслей верлибры трепещут под натиском ветра.
На жёлтой обложке тетради песчаного пляжа,
На тонком пергаменте зелени горного склона,
Жемчужною строчкой окажется цепь такелажа,
И Лазарь сойдёт к богачу с Авраамова лона.
На ветхом планшете усыпанной звёздами ночи,
На глянцевой ленте новейшей из всех магистралей,
Останется ли олимпийское золото Сочи?
Посмеет ли с Богом сразиться ещё раз Израиль?
На чистом листе океана, готовом к печати,
Немногое принтер прибоя озвучить посмеет.
А может быть, лучше на всех языках замолчать и
Безропотно ждать, когда радуга окаменеет.
* * *
«Запятая - это когда проглатываешь сворованный в слове воздух. ...»
Эколог Ю.Шевчук
Не журчат запятые – шумят
Речкой на каменистой преграде.
Перечёркнут прожилками, смят
Лист в чернилах о дне, камнепаде,
Вертограде... Не смея любить,
Водопада прошедшего отзвук
Как осилить? – Вдохнуть? Проглотить? –
В речи, скованной буквами, воздух.
* * *
Нежные жилки моей тонкострунной кифары –
Гаммы молчанья алмазов, капризные нотки
Смеха японских Жемчужин. Сапфира фанфары,
Александрита парадные марши. От плётки
Йегудиила прикрывшись его же короной,
Требуют у Гавриила волшебный фонарик,
Чтобы из мутного зеркальца яшмы зелёной
Вдруг засветился кристального смысла хрусталик.
Мыслей бумажные лодочки плавно поплыли
По изумительной глади смарагдовой речки
Строчек, не знающих рифмы бриллиантовой пыли –
Дактиля волн, анакрузы кургузой усилий –
Звуков, беспечно щебечущих в полой дощечке.
* * *
Там, где тишина, не прямою
Тропинкой, снуёт как предтеча
Молчанья – завесой немою
Тумана, не противореча
Седому утёсу, пред бездной
Застывшему в полупоклоне –
Становится манною пресной
На пост-Авраамовом лоне,
Становится жемчугом, слёзно
Бросаясь прохожему в ноги,
И бисером, и скрупулёзно
Скрывает изъяны дороги,
И Эха разбитые губы,
Сковавшие грохот Вальгаллы –
Дороги туда, где как трубы
Органа безмолвствуют скалы.
* * *
Твои страдания по Франции
Напомнили мне про Бюсси,
Что километров семь от станции
Ларош-Мижен. С Париж-Берси
На первом поезде, что затемно
Покинет сумрачный перрон,
Домчишь с рассветом обязательно
До ивовых плакучих крон,
До привокзальной сонной площади,
До деревенского такси,
До возгласа: «Ну, Слава Господи!»
Ворота скрипнут «Дебюсси».
Лавровый куст ветвями гибкими
Подхватит ветра болеро,
И слёзы расцветут улыбками
На мертвенном лице Пьеро.
И жизнь покатится по плоскости
Цветущих рапсовых полей
К раскидистой черешни рослости
Листвой щебечущей: Равель...
* * *
«Весна! Выставляется первая рама...»
А.Майков
Когда начинает строчить телеграммы
Капель о стальное ребро
Карниза, Весна выставляет из рамы
Окно и берёт на перо –
На тонкое лезвие тающей льдинки,
На жгучую струнку луча –
Всё-всё, начиная с ничтожной пылинки
До скомканного кумача.
Всплакнёт ли тайком над печальною долей
Когда-то алмазной парчи?
«Свобода – ничто по сравнению с волей»
Хохочут на пашне озябшей грачи.
* * *
Ещё пол слова мне скажи,
Ещё мне брось хоть четверть слова.
Ещё мгновенье подрожи –
Подорожи мной. Что основа
Всему – слова или дела?
Мне всё ещё не разобраться.
Мне всё ещё юдоль мала –
Та лютая, куда вселяться
Исчерпан срок. Хоть Елеон
Без умолку твердит: «скала я!»
Синай кладёт земной поклон,
Опять из пепла восставая.
* * *
Искать потерянное слово,
Больные веки поднимая
Над кровом племени чужого,
От ностальгии изнывая.
От ностальгии по ромашке,
По резеде и иван-чаю.
Как я по клетчатой рубашке
Твоей неглаженой скучаю…
Как я скучаю по усмешке,
Твоей и только, бестолковой,
Той, что не к месту вечно. В спешке
Не упустить опять целковый
Серебряный – да хоть бумажный,
И даже вовсе виртуальный.
Продажны, Господи, продажны
Мы все в наш век паранормальный!
В наш век тотальной ностальгии
По ископаемому слову –
По той нагрудной Панагии,
Всему дарующей основу.
* * *
Логика нашей речи, перелистывая времена,
Исчерпает однажды словарный запас души,
И собьются в толпу прилагательные имена
Пересчитывать несуществительные барыши.
Логика наших надежд, перебрав все предлоги
Для того, чтоб не канул союз в чаще наречий,
Безуспешно будет швырять совершенным глаголам в ноги
неисчислимость числительных противоречий.
Пока Логика нашего века кормит грудью Язык –
Без костей, без мышц, крови, кожи, лица –
Только рот бездонный и в горле бабий кадык,
И вокруг золотистым нимбом стыдливой мимозы пыльца.
* * *
Лёгкость бденья, крепость сна,
Сила слова, слабость взгляда.
Длятся осень и весна,
И перечить им не надо!
Даже если попрекнуть –
Уличить в непостоянстве –
Не изменит зимний путь
Ни строки в своём убранстве,
Ни снежинки, ни тропы,
Ни единого листочка
Прозаической судьбы,
Где поэзия – лишь точка.
Колыбельная осени
Осенью хочется не выходить из дома –
Что, разболевшись, выходит значительно лучше.
Дома тогда можно быть до второго тома
Откровений ангины. Пока не появится Тютчев,
Чтоб с тобой тет-а-тет повздыхать о никчёмной погоде,
Не нашедшей пока поэтического идеала.
Фет тебя навещает, Аксаков на чай заходит,
У постели сидят, подтыкают твоё одеяло…
Можно дождь переслушивать и перечитывать ветер,
Пересматривать танцы теней на тисненьи обоев.
Наблюдать через пледа прорехи простуженный вечер,
Не касаясь кленовых плащей – их кровавых подбоев.
Перелистывать рукопись ночи с пометкой «Лолита».
Перечёркивать лунного лика античную маску.
Перечерчивать карты по контуру «Речь Посполита».
Превращать черновик неба чёрного в звёздную сказку.
* * *
Мне нравится стихи переводить
С туманно-облачного на дождливо-серый –
Росинки рифм на шёлковую нить
Строки нанизывая в рамках точной меры.
Мне нравится переводить слова
Через нерегулируемый светофором
Опасных смыслов перекрёсток, где едва-
Ли стёртой зебры серым омофором
Убережёшь их от маршруток и такси,
Летящих на предельной передаче
Непонимания, на красный свет… Перевести
Как это? На какой язык кошачий? –
Собачий инглиш или птичий френч?
А может лучше на безмолвный рыбий…
Не претендуя, чтоб прямая речь
Твоя, попавшись в альманах амфибий
(Пост… Нео… Некст…) беззвучно отошла,
Тебя с собою взяв в то измеренье,
Где эра мыслей слов эпоху перешла,
Сведя на глубину метро мировоззренье.
* * *
Листая мысли наугад,
С листа читаю
Их бессистемный листопад.
Пересчитаю
Все листики до одного,
Все черенки.
Хоть рядом нету никого,
Кому руки
Не стоило бы подавать –
Пускай взаймы!
Как не устали продавать
Друг друга мы?
* * *
Поверхность разговорной речи
Такая скользкая порой,
Что голову вжимаешь в плечи
И исчезаешь за горой
Фраз расфуфыренных спесиво
Гирляндой слов беспочвенных...
Быть разговорным некрасиво,
А книжным быть – не быть для них.
* * *
Нас люди обманут, а книги не смогут,
А книги не вынесут фальши и лжи.
К нам детские сказки придут на подмогу,
Обнимут и вымолвят: только скажи –
И выполнит Джинн пожеланье любое,
И вырвет Хоттабыч седой волосок,
И витязи явятся в пене прибоя,
Пока Василиса, привстав на носок,
Всё будет смотреть на своё отраженье
На глади зеркальной озёр торфяных.
Нас люди обманут, но изображенье
Реальности книг – в измереньях иных,
Превысивших броуновское движенье,
Вдруг явятся в свежих пелёнках льняных.
* * *
Оставь мне щелочку во сне
Меж пепельных гардин заката,
Где Май слагает гимн Весне,
Косясь на Лето воровато.
Оставь мне крошечный зазор
Меж век усталостью смеженных,
Пока шумит сосновый бор
Ресниц, слезами обожженных.
Оставь мне тоненькую нить,
Пусть за нее не ухватиться,
Но только бережно любить
И по ночам украдкой сниться.
Оставь мне радужную сень
погоды солнечно-погожей,
Улыбки блик, усмешки тень,
И свет, не гаснущий в прихожей.
* * *
Но пока всё мерцает звёздочка в тёмном небе
И маячит ласточка в необозримой выси,
Мне остаётся лишь только гадать что слепит
Бог из ближайших мгновений. Порой возвысит
Слог, а порой уронит, как будто бросит
Вовсе – оставит на волю дождю и ветру.
Трудно быть Богом? Не знаю. Но знаю, что спросит
После с меня и за Зевса и за Деметру,
И за Адама с Евою, и за Давида,
Что пустословьем киннора смирял Саула…
А у меня, что ни день – языков коррида,
Слов чехарда и сумятица смен караула.
* * *
Прикоснёшься к бумаге рукой – и листок оживёт,
Окрылится и скроется жаворонком в небесах.
Только тронешь случайно, и едкой строкой обожжёт –
Зачеркнуть не успеешь, как выпорхнет. И на весах
Типографских страниц разгуляется стайкой птенцов
Желторото-крикливых, не вырубленных топором
Соли фунта и зелени доллара. От сорванцов
Не спасёшься, пока не нагрянет осенний погром
Спелой прозы формата Excel и таблиц 1С,
Удаляющей лето, как файл с расширением .doc,
Документов зимы, под аббревиатурой СС,
Поэтический текст отправляющих в папку «Вудсток».
* * *
Расскажи мне что-нибудь о себе –
Нечто тыльно-тайное, между строк.
Расскажи мне что-нибудь о гурьбе
Золотистых мурашек по коже. Впрок
Пару фраз оставь, пару слов смолчи –
Я тебе ничего в ответ не скажу,
В благодарность за искренность, и ключи
Никакие не дам. До дверей провожу,
Постою в прихожей, вздохнув промолчу,
Соглашусь со всем, покачав головой
Утвердительно. Не припадая к плечу,
Даже если покажется вдруг, что ты свой
Слишком, чтоб наводить на лицо
Макияж наивности, простоты
Маску. Господи, что ещё за кольцо?
Это только авторские листы!
Это только рукопись, невпопад
Веру превратившая в атеизм,
Ливень слов, иероглифов снегопад,
Переправивший имя Твоё в эвфемизм.
* * *
Я расскажу о том, что есть
Во мне доступного, чем жив я –
Я ждал тебя вчера, и днесь
Я жду, и завтра буду! Листья
Уже сменились много раз
На кроне старого платана,
Поверенного в тайну нас,
Пока я ждал тебя спонтанно,
Непреднамеренно спеша
С плеча холма на грудь аллеи –
Пишу об этом чуть дыша,
Стремясь в объятья Лорелеи,
В объятья Жанны и Марго,
И Натали, и Беатриче...
Поверь, мне чужд жаргон арго,
Но как иначе тьму приличий
Преодолеть? Моя душа
Когда-нибудь вспорхнёт, как птица,
И полым стеблем камыша
В твоих руках остепенится...
ГАЛОЧКА
Памяти Галины Гампер
I
Непреодолимый этот полдень
Длится третий день подряд. И что же?
Солнце яблочком червивым сорта «Голден»
С неба скатывается. Как непохоже
Всё вокруг на то, что было прежде,
До того, как этот полдень грянул
Залпом пушечным по перистой одежде
Облачка души. И Он… отпрянул,
Отступил, закрыл лицо крылами,
Превратился в профиль на обложке.
Если бы оплачивать делами
Каждый строчный вызов неотложки!
Если б деньги были чем-то, кроме
Слов обыденных, нашедших рифмы зуммер.
Был бы шанс, что твой последний номер
Замер временно, но всё ещё не умер.
II
“Еще бы раз в жизни -
влюбиться.”
Г.Гампер
Всё, что ты мне диктуешь, вполголоса напевая,
Всё, что ты продолжаешь шептать мне дождливым днём,
Подтверждает лишь то, что ты более чем живая,
Более, чем бессмертная. И ни о чём
Все эти воспоминания и некрологи,
Все эти растиражированные «о, нет!»
Превозмогая девятого склон пологий,
Преодолели десятый отвесный рассвет
Так, что он стал ранним утром той самой недели
Первого гласа по пасхе от рождества –
От твоего воскресения в новом теле,
Не признающим с земным притяжением родства.
Отрицающим всякую тяжесть победою Духа
Над материей плоти бесплотной. И снова ты
Мне диктуешь вполголоса нечто за гранью слуха:
«Ещё бы хоть раз влюбиться» в твои черты…
III
И вновь перед строкой маячит галочка,
Пытаясь к ней привлечь моё внимание.
Мелькает птичкой, вьётся как русалочка
На дне души Садко. «А в Гефсимании
Уже идёт монашеское правило» –
Подчёркнуто и выделено Галочкой…
Как много судеб жизнь твоя исправила,
В иную плоскость выведя. Считалочкой
Заканчивается любая рукопись,
Минуя летопись последнего касания,
И скорость времени выводит свето-звукопись
На бесконечность жизнеописания.
IV
Последние стихи –
Последняя глава
Порожистой реки
По имени Нева.
Последние слова
Роману вопреки,
Последняя молва…
Последние штрихи
К портрету навсегда
Воскреснувшей души,
Шепнувшей: «не беда!
Ты, главное, пиши…»
V
Твоя алмазная улыбка,
Блестящая наперекор
Всему, что называют «пытка»,
И в сторону отводят взор.
Всему, что называют «горе»,
Которое не одолеть –
Как слёз невыплаканных море,
Как немоты последней медь.
Но всем, кто смеет рассмеяться
Наперекор и вопреки,
Твоя улыбка святотатца
Дарует свет в конце строки.
* * *
Ты светишься на солнце и в лучах
Ручья зеркальных строк преображаясь
В атласный газ на бархатных плечах
Льда глыбы голубой. Не принижаясь
До серой клавиши, с которой соскользнуть
Нельзя безвозгласно, но только велегласно –
Во всеуслышанье предвосхитив мгновенья суть:
«Остановись, сомненье! Ты прекрасно…»
Причастно к жизни и несчастно в ней –
На Вы к ней обращаясь, величая
Лишь полным именем, по отчеству. Поздней,
Нимб псевдонима с житием сличая,
Ты светишься… И в золотых лучах
Теорий струн преображаясь в ливень
Практического звука, в мелочах
Являешь мне всё то, в чём Ты бессилен.
* * *
Сходя с ума от жалости к себе,
Бушуя, как поспевшая пшеница,
И не имея сил остановиться
Под сенью ангела на каменном столпе.
От жалости к себе сходя с ума,
Стараясь видеть дальше, чем возможно –
Ту даль, что не опишешь односложно,
Пока она не соблаговолит сама –
От жалости к себе с ума сойдя –
Себя явить в горящих красных красках
Неопалимой Купины, пожарных касках,
Погонах в звёздочках сентябрьского дождя.
От жалости к себе… осатанев!
Ты наконец решишься рассмеяться
И в разноцветном клобуке паяца
Спеть величанье ей на пламенный распев.
* * *
«Неумь, Разумь и Безумь.»
В. Хлебников
Апельсинового курда
Углекисло-карий глаз.
Школы лёгкого абсурда
Прогрессивный этно-джаз.
Как же хочется потрогать
Этих звуков лёд сухой,
Но соскальзывает ноготь
С сосен синих стен в глухой
Стан бессонницы тщедушной,
В сон без сонных сладких дум,
В стон над пропастью воздушной
Шума зелени: «А ум?»
* * *
Слова рождаются из страшной тишины
И тают в воздухе, мгновенно забываясь.
Своим явленьем в этот мир оглушены,
Звучаньем – ошарашены. Сбываясь,
Как вещий сон, сплетаются в строку,
Но рассыпаются на части чьей-то речи
Чужой, и достаются дураку,
Не одолев косноязычие предтечи.
И вновь являются из гулкой немоты,
Чей слабый вздох ошеломить способен…
И я боюсь, сорвавшись с высоты,
Разбиться на осколки те, что Ты
Уже не склеишь в свой самоподобен.
* * *
Слова без песен опус восемнадцать
Листками из альбома трепетали
И бабочками мимо книг летали,
Пока военный блок твердил: двенадцать…
Слова из песен опус тридцать восемь
По зимнего пути лыжне летели,
И дым преображался в дар, и Лели
Снегурочкам не позволяли кануть в осень.
С водой и воздухом ольхи, в зелёном шуме,
Переходили, чуть дыша, Бумажный мост,
Слова от песен опуса posthume
К ноктюрнам до-минорным, опус post…
